Белорусская Федерация Скейтбординга Belarusian Skateboarding Federation

Имя калифорнийского художника Джима Филлипса (Jim Phillips) давно вписано заглавными буквами в историю скейтбординга.
Он собственными глазами наблюдал, как из развлечения для сёрферов, выброшенных волной на берег, скейтбординг превратился в целую индустрию.
За полтора десятилетия, проведённых в должности арт-директора легендарной компании Santa Cruz, он сделал для этой индустрии не меньше, чем Фрэнк Масуорти (Frank Maceworthy), чья компания Caddilac Wheels выпустила первые в мире уретановые колёса.

Филлипс известен как человек, разрисовавший огромное количество дек, многие из которых переиздаются и по сей день, но в первую очередь он — один из больших американских графиков и иллюстраторов. Его стиль — непосредственный, безумный, кричащий, будто бы выдуманный впечатлительным ребёнком — соединил в себе эстетику сразу двух знаковых для мировой культуры эпох: психоделику 70-х и агрессию панк-рока 80-х.

Сейчас Джим живёт в небольшом доме на Бруквуд-драйв в прибрежном городке Санта-Круз, где провёл большую часть жизни. У него сутулые плечи от долгих лет, проведённых за работой, и слегка изумлённый взгляд, будто он только что посмотрел на окружающий мир за окном после многочасового рисования.

Его гараж, переоборудованный в студию, — настоящий музей скейтбординга: стены завешаны легендарными деками, постерами и логотипами. Здесь Джим Филлипс и принял нас, когда однажды утром мы (Faces&Laces) приехали в Санта-Круз. Утро выдалось прохладным, гараж был открыт, на столике стоял ледяной кофе, и хотя к концу разговора продрогли все, беседа с легендой скейт-арта длилась почти два с половиной часа.

F&L: Это большая честь пообщаться вами, человеком, который фактически стоял у истоков скейтбординга. В русскоязычном интернете о вас очень мало информации — я так понимаю, с журналистами из России вы прежде не встречались.

Джим: Да, это первое подобное интервью.

F&L: Тогда, боюсь, вам придётся отвечать на вопросы, которые вам уже сто раз задавали.

Джим: Никаких проблем, спрашивайте сколько влезет.

F&L: В таком случае самый первый вопрос: когда вы начали рисовать, и что в это время происходило в Санта-Круз, да и вообще на калифорнийском побережье?

Джим: Мне нравилось рисовать ещё в школе — как в принципе и всем детям. У меня неплохо получалось, я делал какие-то эскизы, дарил их своим друзьям. Лет в пятнадцать я увлёкся сёрфингом, так что большая часть того, что я рисовал, была связана с ним. Позже подтянулся и скейтбординг, правда, он очень долго находился на жутко примитивном уровне.

Первый скейт, на котором я прокатился в 1955 году, выглядел так: это был кусок дерева с железными колёсами и ящиком сверху, за который нужно было держаться, когда едешь.

Потом у нас появились примитивные доски, к которым мы гвоздями прибивали колеса от роликовых коньков. Мы называли их банбородами (bunboard), потому что если ты с них падал, то приземлялся на пятую точку (bun в американском сленге — ягодица — прим. ред).

Через какое-то время незаметно для самого себя я стал известным художником, причём известность эта была родом ещё из школьных времён. Это даже забавно: ты что-то рисовал, дарил друзьям и тебя автоматически начинали считать художником. Сёрферские компании начали обращаться ко мне, если им нужно было лого или что-то в этом роде. Среди них была одна компания, принадлежавшая Ричу Новаку (Rich Novak). Где-то в середине 70-х, когда я уже окончил колледж и решил полностью посвятить свою жизнь рисованию, Рич снова попросил меня сделать логотип — на этот раз для компании Road Rider Wheels, производившей колёса для скейтов. Так и началось моё сотрудничество с тем, что после превратилось в компанию NHS и бренд Santa Cruz. Всё сложилось достаточно просто: я не искал эту работу, можно сказать, она сама нашла меня.

F&L: При этом вы ещё и рисовали концертные постеры, среди которых, например, афиша для The Doors и The Beatles.

Джим: В то время многие парни из Санта-Круз переезжали работать во Флориду, где находилась большая сёрферская компания, и можно было подзаработать. Я отправился вместе с ними — не рисовать, а делать доски из фибергласса.
Во Флориде я познакомился с ребятами, которые делали световые шоу. Ну знаете, всякая там психоделика для выступлений Нила Янга (Neil Young). Через какое-то время они перебрались в Бостон, начали устраивать концерты в одном рок-клубе и позвали меня с собой — рисовать афиши.
Для парня, который работал с фиберглассом на большой фабрике, это была потрясающая работа. Там мы и сделали выступления для The Doors — это, кстати, был их первый концерт на Восточном Побережье. Там же я познакомился со своей женой Долли (Dolly), она работала билетершей. С тех пор мы вместе.
Я сам Джима Моррисона (Jim Morrison) тогда не увидел, в отличие от неё. Уверен, он хотел её подцепить (смеётся). Я там и для The Beatles постер сделал. Не для самих битлов, конечно, а для промогруппы, которая их привезла в Америку.

Продлилось всё это буквально несколько месяцев. Клуб ограбили, у нас не было денег даже чтобы заплатить артистам — тогда должны были выступать The Creams. Поэтому мы с моей женой собрали вещи и вернулись в Калифорнию. Выступление The Creams всё же состоялось, но после этого клуб закрылся. Я тогда ещё подумал: «Ого, что-то такое большое может просто взять и исчезнуть, как песок сквозь пальцы». Какое-то время я ещё рисовал афиши в Сан-Франциско, но зарабатывать на этом не получалось, так что я снова вернулся во Флориду — делать всё те же доски для сёрфинга. Потом родился мой сын Джимбо (Jimbo), мы скопили немного денег и, вернувшись в Санта-Круз, смогли купить себе небольшой дом.

F&L: И здесь вы продолжили рисовать?

Джим: Да, я рисовал всё время. Появилась одна компания, которая занималась бензобаками для мотоциклов — я разрисовал их. Это была хорошая работа, но компания в итоге закрылась. Так было постоянно: стоило мне найти интересную работу, и через какое-то время она пропадала. Заработать на этом было невозможно, но я брался за всё, что мог: мотоциклы, доски, хот-роды, комиксы.

А потом появилcя Рич Новак. Первое время я рисовал для NHS логотипы и футболки. Ничего больше им не требовалось, так что я относился к этому, как работе, а не как к творчеству, гораздо больший простор для самовыражения мне давали концертные постеры. Но потом NHS стала расширяться, появился бренд Santa Cruz, потом Independent, и рисовать для них приходилось всё больше и больше.

Так что в итоге я полностью перестал заниматься другой работой и сосредоточился на компании. И как оказалось, не прогадал: райдерам в какой-то момент захотелось видеть на своих досках иллюстрации, а не просто логотипы и надписи. Моей первой полноценной работой на деке был дракон, держащий в лапах логотип Santa Cruz. Я нарисовал её в 1979 году для Тима Пьюмарта (Tim Puimarta). И это было протрясающе: я мог наконец-то рисовать и получать за это деньги. Вот тут-то я и развернулся.

F&L: И чем же вас так зацепил арт-скейтбординг?

Джим: Знаете, у меня есть любимый художник — Валли Вуд (Wally Wood), который рисовал комиксы для журнала Mad. В чём разница между моим искусством и его? Вы прочтёте книгу комиксов и закроете её, положите на полку и, может быть, никогда больше не увидите. Или вот нарисовал ты постер, он повисел пару дней, а потом всё: его сорвут, растопчут и никто никогда его не вспомнит.

А скейтбординг — он повсюду, в каждой точке мира. Валли Вуд рисует потрясающе, куда лучше, чем я. Но его не так уж и много людей знают — даже среди тех, кто читает комиксы. Зато люди знают меня. Весь мир скейтбординга — это моя галерея. Скейты — это мои полотна. Это вселенная без границ.

F&L: Но это очень недолговечное искусство. Райдеры постоянно ломают и разбивают свои доски. Что вам нравится больше: смотреть на свои работы на блестящих новеньких деках, висящих на стене, или на старых разбитых досках, но при этом с историей?

Джим: Я всегда говорю, что есть два Джима Филипса. Первый всё время говорит: «Это искусство, повесь это на стену, храни бережно, не трогай, не царапай!». А потом появляется Джим-скейтбордист и говорит: «К чёрту, хватай эту доску и кромсай её!». Кто из них лучше — я не знаю.

Я хочу сохранить свои работы, но большую часть своей жизни я катался. Когда я только начал работать в NHS, моему сыну исполнилось девять лет, я принёс ему его первую доску и мы вдвоём — отец и сын — катались днями напролёт по всему городу.

F&L: А что стало с вашим увлечением сёрф-артом?

Джим: Сёрфинг и скейтбординг — по сути, схожие вещи. Но есть одна разница: сёрферам не нужна была графика, а вот скейтерам — наоборот, особенно в 80-е, когда панк-культура оживила индустрию. Все мои фанаты — из мира скейтбординга. А художник может находиться только там, где его искусство востребовано.

F&L: Почему сёрферам не нужна была ваша графика?

Джим: Хороший вопрос, и я не знаю на него точного ответа. Мне было интересно в своё время работать с сёрферами, но они почти ничего не платили мне. Они всегда считали, что искусство должно быть бесплатным. Возможно, это из-за того, что сёрфинг — всё таки локальная прибрежная история.

А скейтбординг, как ни крути, повсюду, на доске с твоим рисунком могут кататься в любом городе. Поэтому в индустрии есть достаточно крупные компании, которые способны платить художникам.

F&L: Расскажите, как появился логотип компании Independent? После Кричащей руки это, наверное, одна из самых узнаваемых ваших работ.

Джим: О, это смешная история. Мы с Джеем Шуриманом (Jay Shuriman — один из создателей Independent truck company. — прим. ред) очень долго бились над этим логотипом.

Я приносил ему дюжины скетчей, но он всё время просил придумать что-то ещё. В итоге я решил использовать знак Мальтийского креста — в начале 60-х он был очень распространён в среде сёрферов и байкеров, его носили почти все. Но к концу 70-х об этом позабыли и символ стал больше ассоциироваться с немецким Железным крестом.

Когда я предложил использовать его в качестве логотипа Independent, Шуриман и Новак запротестовали. Они сказали: «Мы будем выглядеть как нацисты». Потом я покопался в своих архивах и нашёл обложку Time, на которой была фотография Папы Римского Иоанна Павла II: у него на облачении были вышиты похожие кресты. Я показал эту фотографию ребятам из Independent, и они сказали: «Ну, раз уж Папа носит такие кресты, значит всё окей». Спустя время этот логотип попал в разряд тех, которые знают во всём мире. И я даже не знаю, как это объяснить.

F&L: Создав для NHS столько легендарных логотипов и графики, вы всё же ушли из неё в начале 90-ых. Почему?

Джим: Скейтбординг тогда был уже достаточно развитой и большой индустрией, и я начинал ощущать на себе определённое давление. Я к тому времени основал собственную студию “Phillips Studios” у себя дома и привлекал к работе над дизайном досок молодых художников.

А потом HNS перебралась в большое здание, совместив там офис и производство. Там же они хотели разместить и студию. Но я всегда работал в тишине и спокойствии, а работа на фабрике предполагала, что вокруг будет слишком много людей: они будут ходить туда-сюда, разговаривать. Мне этого не хотелось. Поэтому я предпочёл остаться в своей студии. На это мне сказали: «Окей, ты уволен. Но ты нам ещё нужен, не уходи. Но ты всё равно уволен» (смеётся). Так что я какое-то время ещё поработал с NHS, а потом ушёл делать постеры для рок-концертов в Сан-Франциско. Как в старые добрые времена.

Я рисовал для Family Dog (клуб в Сан-Франциско, сейчас известный как Maritime Hall. — прим. ред) и Fillmore Auditorium (легендарный концертный зал, управлявшийся в конце 80-х известным рок-промоутером Биллом Грэхемом (Bill Graham). — прим. ред.). Мы тогда сделали очень много рок-концертов. Сотни. Это были очень весёлые времена.

Потом в Америке наступил кризис, зарабатывать стало сложнее, но NHS сделала мне несколько заказов, и это помогло продержаться на плаву. А потом я решил выпустить свою книгу, и это в итоге многое изменило. До этого люди слабо представляли, кто я такой, а после выхода книги… Я поместил Кричащую руку на обложку и это привлекло ко мне много внимания. Ну, вы понимаете. «Эй, парень! Так это ты сделал всё эти крутые доски?!» В Santa Cruz снова начали печатать футболки с моими изображениями, переиздавать мои деки — я как будто вернулся и занимался скейт-артом ещё лет восемь. А потом у меня обнаружили рак, и я, что называется, ушёл на пенсию. Мне платят роялти, и это очень хорошо. Кричащая рука по-прежнему жутко популярна, продажи моих дизайнов растут, увеличиваются отчисления. Так что я ни о чём не жалею, я очень везучий человек.

F&L: А что было вашей последней работой для Santa Cruz?

Джим: Кажется, прошлогодняя дека с часами для Клауса Грабке (Claus Grabke) — я делал её с моим сыном Джимбо. Когда он попросил сделать для него иллюстрацию, я поначалу отказался, сказал, мол, пусть Джимбо делает. «Окей, — ответил Клаус, — а почему бы вам вдвоём не попробовать?» Окей, я принялся за работу, взял на себя самую сложную часть, когда нужно понять, что именно хочет райдер. Клаус очень любит часы, у него огромная коллекция. Мы порылись в моих бумагах, и я спросил: «Как насчёт Сальвадора Дали с его тающими часами?». Клаус был в восторге. Я набросал эскиз, а всё остальное взял на себя Джимбо. Это был первый скейтборд, который отец и сын сделали вместе. Это было… мило.

F&L: Вернёмся к периоду вашей работы в NHS. Что все эти годы служило для вас источниками вдохновения? За какими брендами и именами вы следили?

Джим: Для нас всегда были важны такие бренды как Vision и Powell-Peralta. В P-Р рисовал VC Johnson, большой фанат черепов и костей. Он очень хороший художник, я всегда считал его лучшим в своём деле. Сейчас он мой хороший друг, но тогда у нас было настоящее соревнование.

Если говорить об источниках вдохновения, то, как и у всех, они появились, когда я был молод и только начинал рисовать. У нас тогда не было телевизора, только газеты, а в них — регулярные развлекательные страницы. Я собирал их страницы, перерисовывал, пытался выработать свой собственный стиль. После в моей жизни появился Уолт Дисней. Мне всегда очень нравился Дональд Дак. Карл Баркс — потрясающий художник (Karl Barks — создатель комикса «Утиные истории». — прим. ред). Потом, когда я уже был подростком, в мои руки попал журнал Mad. Это было что-то потрясающее, и я никогда больше не видел ничего подобного.

F&L: Вещи, о которых вы говорите — по большей части забавные. В ваших же работах довольно много агрессии: монстры, кровь, та самая Кричащая рука. Как персонажи Диснея превратились в ваших?

Джим: Я всегда очень любил научно-фантастические фильмы. В конце 50-х по телевизору кроме них не крутили ничего стоящего. Каждую полночь показывали очередной фильм с монстрами, и я смотрел его после того, как родители уходили спать. На следующее утро в школе мне приходилось туго, но зато я мог нарисовать чудовище, увиденное накануне. В пятнадцать лет я сделал свою первую работу: монстра наподобие тех, что рисовал Эд Рот (Ed Roth) на крыле автомобиля. Потом у меня начали получаться собственные страшилища. Я до сих пор сохранил подшивку старых журналов Famous Monsters, когда я основал студию, эти журналы неплохо нас вдохновляли, помогли нарисовать не одну деку.

F&L: А граффити оказало на вас какое-то влияние? У вас есть несколько дек для Джеффа Кендалла (Jeff Kendall) в граффити-стилистике.

Джим: Вот, кажется, именно благодаря Джеффу граффити впервые пришло в скейтбординг. Для меня это было… Ну, неплохая такая была практика. Но тогда в граффити-культуре не было совершенно никаких денег. Это сейчас, с появлением интернета и магазинов с бесконечными рядами красок, на граффити стало возможным зарабатывать. А в то время мне нужно было кормить семью, так что к граффити я относился просто как к забавному времяпрепровождению.

F&L: А сейчас вы видите что-то интересное в индустрии? И, вообще, чем скейтбординг сегодня отличается от периода своего расцвета?

Джим: Скейтбординг сейчас — это всё больше и больше про бизнес. Такого не было в прошлом, когда существовало всего три компании, и между ними не было такой отчаянной конкуренции. Сейчас в каждой компании — сотни художников и дизайнеров. Мои фанаты пишут: «Как мне пробиться в индустрию?» Я не знаю, ребята, вас всех так много. Компании могут привередничать, отбирать из сотен работ. Когда я пришёл в скейтбординг, там вообще не было никакого искусства. Это было ощущение чего-то нового. Ты мог задавать какой-то тренд, утверждать свой собственный взгляд. Доски с удачным рисунком могли продаваться десятками тысяч. Мне часто приходится слышать: «О! Доска Роба Роскоппа (Rob Roskopp)! Это же мой первый скейт!».

А сейчас у нас есть куча компаний, и множество рисунков на досках. И ни один из этих рисунков не пользуется такой популярностью, не продаётся в таких масштабах, как в 80-е. Скейтеров очень много, но никто из них не пойдёт по магазинам, чтобы найти один единственный нужный ему дизайн. Стало гораздо сложнее прийти в индустрию и оказать на неё влияние. Каждый день выпускаются сотни скейтбордов и ты не можешь придумать совершенно ничего нового — всё уже сделано до тебя. Наверное, поэтому я вижу такое количество переизданий дек с моими дизайнами.

А если говорить, о каких-то новых именах… Да у меня вообще взгляд давно замылился. Вот мой сын очень хорошо рисует. Сейчас внук подрастёт, тоже будет. (смеётся)

F&L: Но вы ведь заходите иногда в бордшопы. Что вы там видите?

Джим: О, мне очень нравится, что я вижу там свои работы. Куда бы ни зашёл, везде мои деки, футболки, стикеры.

F&L: А когда вы говорите, о том, что скейтбординг — это всё больше и больше про бизнес, что вы вкладываете в эту фразу? Это хорошо? Или он при этом что-то теряет?

Джим: Ну, конечно же, скейтбординг должен быть бизнесом. В нём должно быть место коммерции. Взять к примеру меня. Я закончил колледж, изучал изящные искусства. Как это работает? Ты рисуешь какие-то картины, и что ты делаешь с ними потом? Пытаешься устроить их в галереи, надеешься, что кто-то их купит. Вот тебе и коммерция. Мне в этом плане жутко повезло. Я всегда зарабатывал деньги своим творчеством, и сейчас благодаря Santa Cruz я получаю регулярные роялти. Это здорово. Раньше у нас вообще не было никаких роялти.

F&L: Но вы не считаете, что по мере того, как скейтбординг коммерциализируется, становится полем для игры крупных корпораций, талант в индустрии начинает мельчать. Сегодня можно зайти в бордшоп и увидеть, что стены завешаны кучей однообразных непримечательных дизайнов, от которых в сон клонит.

Джим: Большие компании могут произвести огромное количество дек и продать их дешевле. И скейтшопы заработают на их продукции больше, чем на досках начинающих марок. Это воровство. Это проблема. И так со всем: вы можете издать новую книгу комиксов, она может понравиться людям, но большие корпорации всегда будут тут как тут, и вы уже ничего не сможете поделать, потому что окажетесь окружены ещё пятью десятками комиксов, которые будут один в один, как ваш. Santa Cruz в этом плане достаточно сильна: у них есть целая команда людей, которые постоянно отслеживают, не вздумалось ли кому-нибудь по-быстрому сварганить что-то типа моей Кричайщей Руки. И всё равно сотни людей только и знают, что копировать то, что ты сделал.
С одной стороны, это комплимент, что-то типа признания, но допускать этого нельзя — иначе ты просто останешься ни с чем. Такие компании, как Santa Cruz, не были гигантами с самого начала, но стали ими со временем, однако это было не как с какой-нибудь компанией, которая штампует игрушки, приговаривая: «О, вот это хорошо, берём». В больших корпорациях нет… назовём это душой. Им невдомёк, что такое корни скейтбординга, в отличие от Santa Cruz и ещё пары компаний.

F&L: Самый последний вопрос. Я бы хотел показать вам три деки российского бренда «Абсурд», изданные в прошлом году. Серия называется «Апокалиписис». Это, пожалуй, один из самых примечательных дизайнов в российском скейтбординге. Что вы о них думаете?

Джим: О, я вижу у них там проблемы с загрязнением окружающей среды. Одна только крыса выжила (смеётся).

Ну что же, мне нравится. Чёрный с белым — это всегда выигрышно, мягкие линии очень приятные. С точки зрения графики выглядит изумительно. Но в самих изображениях очень мало действия. Вот этот парень с лопатой (показывает на деку Гоши Конышева), что он стоит и смотрит на крысу? Мог бы сделать что-нибудь. Ударить эту крысу (делает движение, как будто замахивается). Покричать. Но вода нарисована очень хорошо — воду всегда очень сложно рисовать. Но действия всё же не хватает. Ещё что-нибудь покажете?

F&L: Пожалуй, это было самое интересное.

Джим: Хорошо, тогда вопрос есть у меня. Как у вас в России вообще развита культура скейтбординга?

F&L: Ну, не так, конечно, как у вас на побережье, но всё, что нужно молодому райдеру, можно легко найти.

Джим: Спасибо за это перестройке. (смеётся) Мне кажется, для молодых людей скейтбординг — это идеальная вещь. Он не требует больших денег, ты можешь кататься целыми днями напролёт просто на улице. К тому же в молодости очень важно чем-то заниматься, куда-то направлять свою энергию. И ещё есть важное отличие от того же уличного футбола: ты всегда сам по себе. Я вспоминаю свою молодость: я занимался сёрфингом и, что мне всегда в нём нравилось, так это отсутствие командности. Не нужно было выяснять, кто лучший на поле или в игре. Я просто шёл на берег и катался сколько влезет.

Коллекция “Абсурд роликовые доски” в полном объеме представлена в минском бордшопе Dominant

Иллюстрации: «Skate Board Art of Jim Phillips» Jim Phillips, 2007
Фото: Дмитрий Яковенко
Источник материала: http://www.faceslaces.com/faces/26663-jim-phillips/